Наряд. Книга 1. Чёрное небо - Ярослав Калака

Бурмистров вечерял. Его жилище имело овальную форму, и точно так же, как и его хозяин, было необыкновенно опрятным. В этой части системы Центра не было отопления, но была проведена электрическая сеть, от которой работал нагреватель. На стенах висели рисунки, сделанные хозяином, а в углу что-то бубнил маленький телевизор, подключённый к плееру, освещая грот вместе с уютным светом керосиновой лампы.

– Будешь? – Петрович указал на стол. Там были: раскрытая банка кильки, к которой ещё не успели притронуться, стопка галет и громадная очищенная луковица. Натюрморт довершала бутыль с прозрачной жидкостью. Разведённый спирт, догадался я. «Интересно, где он раздобыл эти богатства?» – пронеслось в моей голове, но спустя мгновение я уже достаточно овладел собой, для того чтобы не смотреть на стол.

– Спасибо, но я на две секунды, Анатолий Петрович, сами понимаете.

– Ну, смотри… – хозяин погладил свою содержавшуюся в идеальном порядке бороду, – давай проверим. Через какую выбрасываешься?

– Через восемнадцатую.

– А забрасываешься?

– Через первую.

– Точки знакомы?

– Первая – да, на восемнадцатой быть не приходилось, – ответил я.

– Гм… – задумчиво продолжал гладить бороду Бурмистров, – ну ничего, выведу тебя к восемнадцатой, а вот у первой тебе, конечно, меня придётся часика три подождать… Забрасываться планируешь во сколько?

– Около семи.

– Даже четыре… Ну, думаю, ничего, потерпишь.

– Конечно, – улыбнулся я, мысль о возращении грела.

– Выброс запланирован на пять часов?

– На 5.30.

– Понятно… А встретимся мы с тобой у второго КПЛ ровно в… четыре часа утра… Кстати, тебе пора на боковую. Что касается твоего света. Ничего не изменилось? «Феникс», а в качестве запасного маленький армейский старого образца, так?

– Да.

– Противогаз не забудь… Ну, по моей части, пожалуй, всё… Мне что одного тебя вести, что с инструктором, одна только разница – для глаз одну чёрную повязку брать или две…

– Петрович? – спросил я.

– Да?

– А Вы помните, говорили о кобуре, может… правда, как рассчитываться с Вами буду, честно, не знаю, а?

Бурмистров улыбнулся, подошёл к своему импровизированному, совершенно невообразимым образом сбитому из разных дощечек шкафу. Порылся внутри.

– А портупея-то у тебя есть?

– Неа, – ответил я. – Но я хоть кобуру буду к одежде крепить булавками, а то ведь каждый раз приходится карман из ткани пришивать под ПМ, а на это ну никакого времени не остаётся.

– Держи, – он протянул мне сначала кобуру, затем портупею.

– Спасибо! – от всей души сказал я.

– Не спеши, вот возьми, – и он сунул мне в руку четыре галеты и луковицу средней величины. – А вот теперь ступай, и завтра не опаздывай.

– Спасибо, Петрович, спасибо Вам огромное!

На обратном пути я заскочил в тренажёрный грот, суверенное государство двух курсантов – Славы Савилова и Серёжи Ходячих.

– Гарвий, мы тебя целый день ждём, – насупился Слава, – садись быстрее.

Значительно старше всех нас, он был небольшого роста, при котором обладал огромной головой.

– Серёжа, заряжай, – закричал он Ходячему и убежал наверх, по пути выключив освещение. Грот представлял собой не что иное, как малюсенький кинозал. Мне предстояло просмотреть небольшую программу, состоящую из нарезок самых разных фильмов и передач, кусочки которых были подобраны по одному принципу: на них были солнце, небо, листва, улицы, луга, – одним словом, поверхность.

Когда человек долгое время находится под землёй, тем более, живёт, при выходе наружу с ним случается некое подобие шока от резкого увеличения потока поступающей в мозг информации, потому как существенно расширяется палитра цветов, спектр звуков, изменяются другие параметры окружающей среды. Одним словом, человек просто разом лишается практически полной изоляции от физических воздействий внешнего, наземного мира.

Смягчить предстоящую мне завтра адаптацию и было целью этого показа.

Вернувшись в расположение, я отыскал дежурного по роте. Им оказался заместитель командира нашего взвода, сержант Андрей Харций.

– Пойдём, Андрюша, выдашь оружие.

– Что значит «пойдём, выдашь»? – сдвинул брови сержант. – Это же оружие! Когда ты уже станешь серьёзным!

– Ну, я имел в виду, наготовим. Ты же понял! Пошли, Андрей, время!

– Ну, пошли, – согласился он, поправляя красную повязку дежурного на рукаве. – А ты знаешь, что ты давно уже должен быть в постели, а?

– Знаю, знаю, – пробурчал я, – тем более, пошли быстрее.

– Дежурного по роте к телефону! – послышался крик дневального.

Мы подошли к телефону, Харций поднял трубку:

– Дежурный по первому курсу сержант Харций.

– Харций, Гарвий лёг? – в трубке наборника был легко различим голос Перегудова.

– Только что, товарищ, майор.

– Хорошо, как там всё?

– Как обычно, товарищ майор.

– По распорядку, Харций.

– Есть, – ответил тот, положил трубку и посмотрел на меня с укоризной.

Довольно быстро проверив оружие и зарядив обоймы, не забыв про противогаз, мы закончили приготовления на завтра и, положив всё на сейф, закрыли оружейный грот.

– Андрюша, разбудишь завтра без четверти четыре? Не забудешь, а?

– Не волнуйся, разбужу, – заверил меня Харций.

Я вернулся к своей кровати. Ильин всё так же читал, а Варнашкин с Сухом по-прежнему играли в шахматы.

– Ну, похоже, на сегодня всё. Ничего не забыл? – сам себя вслух спросил я и сам себе ответил: – Ничего. Наконец-то спать!

– А у батюшки был? – спросил Варнашкин.

– Нет, – ответил я, ещё не понимая, подначивают меня или нет.

– Зря, – сказал Вова Пузанов, решив, было, по моему появлению дуться, но не вытерпел и вступил в разговор.

– Володя, – повернулся я к нему, – ты хочешь сказать, что ты ходил к священнику перед своим выходом?

– Да. За благословлением. А что тут такого? Или ты хочешь сказать, что это не так?

– Ты? – не поверил я.

– Да, я! А что здесь, ещё раз спрашиваю, такого фантастического?

– То, что ты ходил, я знаю, – повернулся я к Ильину, видя, что и он собирается что-то сказать.

– И, между прочим, – начал Андрей, – ты просто…

– Ну, раз так, – прервал я его, по интонации начатой тирады зная, что она надолго, – то тоже схожу… – и отправился в келью священнослужителя.

Хотя наткнуться на начальство было в это время маловероятно, но всё же надо было быть осторожным, хотя бы для того, чтобы не подвести Харция, совравшего ради того, чтобы меня не настигло наказание.

Священника в своей келье не было, но я нашёл его в маленькой церкви, в которую был переоборудован соседний с его жилищем грот. Стоя на коленях на известковом полу, батюшка Амвросий молился перед иконой Богородицы. Из свечей была зажжена всего одна; со стен сквозь сумрак смотрели лики других образов. Я вошёл, как мне казалось, очень тихо, но он всё равно почувствовал моё присутствие и обернулся.

Это был седой старец с огромными синими глазами, которые словно два глубоких чистых озера сияли на его лице своею кристальной чистотой. Всю свою жизнь замечал я, что такие глаза бывают только у тех, кто постоянно и подолгу молится, и никак иначе.

– Здравствуйте, батюшка.

– Здравствуй, дитя моё.

– Благословите меня на мой первый самостоятельный выход?

Клирик наложил край своих одежд и зашептал слова, которые я так и не смог разобрать. После благословления и того, когда я, как и положено, поцеловал его руку, он сказал:

– Ступай, дитя моё, тебе нужно как следует выспаться.

Попрощавшись, я уже, было, сделал несколько шагов к выходу, как вдруг неожиданно для себя обернулся и спросил:

– Батюшка, ведь мы никогда не победим?

Получилось как-то по-детски глупо и не к месту. Старец вздохнул и, пригласив меня жестом присесть на скамью, стоявшую у стены, зажёг ещё несколько свечей, стоящих на паникадиле. Затем он присел возле меня и взглянул прямо в глаза. От этого словно тёплая волна летнего моря ласково окатила меня с головы до пят.

– Понимаете, – заговорил он, – есть такие битвы, в которых мы сами решаем, когда нам поставить точку, и пока мы сами её не поставим, нельзя будет признать нашего поражения. Россия много раз оказывалась на краю гибели. Казалась, что всё, потеряна и разрушена она, когда одолело её татаро-монгольское иго… Поляки чуть не захватили нас во время внутренних раздоров и смут… Французское, немецкое нашествия. Каждый раз всегда были моменты, иногда они тянулись не один год, когда казалось, что всё потеряно и проиграно, но каждый раз мы восставали из пепла подобно мифической птице Феникс. Кстати, думаете, двуглавый орёл был на гербе нашей…

– Но нас никогда не загоняли под пол, словно крыс! – перебил я.

– Да, никогда, но разве нет тут нашей вины? Когда обрушился на нашу с Вами Родину вооружённый до зубов фашистский монстр, многие говорили, что в этом была искупительная кара за предательство и поругание своих святынь, которые мы с таким легкомыслием отбросили в лихие революционные годы… то же и здесь. Вы молоды, но разве не помните Вы, как было всё незадолго до войны? – вздохнул он. – Не только Русь, весь мир в огне, но только мы могли знать, и не сделали ничего, чтобы спасти себя, других… напротив.